В настоящее время политический и академический дискурсы в России изобилуют терминами типа «демократия», «свобода», «гражданское общество». Это не должно удивлять, ведь именно идея демократии выступила одним их главных идеологических императивов времен «гласности и перестройки» и продолжает оставаться таковой сегодня. Правда, в последнее время добавились императивы порядка и патриотизма «приправленные» идеями необходимости скорейшего развития гражданского общества как «гаранта необратимости демократических перемен и общественного согласия».
Однако, научные понятия, концептуализирующие социальные явления и проводимую в обществе политику отличаются от идеологем, обеспечивающих ее идеологическое обоснование, или задающих публичный дискурс. Если научные понятия претендуют на более или менее однозначную интерпретацию в научном сообществе, то одни и те же идеологемы, могут являться элементами самых различных идеологий и допускают (предполагают?!) неоднозначность интерпретаций.
С процедурной точки зрения идеологическое пространство содержит несопряженные, несвязанные элементы – «плавающие означающие»¹, сама идентичность которых «открыта» и предопределяется их сочленением в цепочки с другими элементами (С. Жижек). Создание конструкций, позволяющих вовлечь их множество в свою орбиту и - есть суть идеологической борьбы. Преимущество имеет та идеология, которая победит в борьбе за «метафорическую избыточность» своих постулатов, «пристегнув» к себе больше цепочек «плавающих означающих».
Функциональную структуру любой идеологии и составляющих ее идеологем можно представить в виде объяснения, оценки, ориентации (в пространстве идентичностей) и политического программирования. Идеология отвечает на вопросы что и как делать в обстоятельствах, которые интерпретированы определенным образом. Имеются в виду варианты социальных и политических акций, которые выполняют активизирующую функцию.
В понятиях «демократия» и «гражданское общество» закодированы идеологические функции. Концептуализация существующих проблем российского общества с помощью данных терминов ограничивает анализ рамками идеи «перехода от тоталитаризма к свободе и демократии» или «возврата на пути развития всего цивилизованного человечества» (объяснительная функция). Существующая ситуация интерпретируется как переходный период, при этом вектор движения хоть и не всегда озвучивается, но подразумевается, а именно: к рынку, демократии, политическому плюрализму, к гарантиям прав человека, в общем к однозначно лучшему чем в прошлом и чем сегодня состоянию общества (оценочная функция). Понятие «демократии» содержит и коды ориентации. Провоцируется как бы самоопределение относительно данного понятия (ориентирующая функция). Наконец, в латентной форме в использовании термина «демократия» всегда присутствует программный элемент идеологии, провоцирующей постановку вопросов относительно дальнейшего развития или же радикального пересмотра курса, называемого «демократическими преобразованиями». В силу идеологического доминирования императива демократии, борьба идет не столько за или против демократии, сколько за право навязать обществу свое прочтение данной идеологемы.
Преодоление трудностей в «строительстве настоящей демократии» в современной России все чаще связывается с идей развития гражданского общества. Вместе с тем, понятие «гражданское общество» также многозначно и допускает неоднозначность интерпретаций. При широкой распространенности термина «гражданское общество» среди политиков и обществоведов сам «народ» не проявляет особой активности и желания строить гражданское общество. В апреле 2001 года исследования фонда «Общественное мнение» продемонстрировали, что только 44% россиян слышали и знают, что такое гражданское общество, а 40% (!) услышали об этом впервые из уст интервьюеров². При этом всего 22% смогли объяснить, что это такое. Из них 8% говорили о гражданских правах, 2% о возможности граждан влиять на государство, 1% употребляли в разных контекстах понятие «демократия», 1% упоминали гражданские свободы, 2% рассуждали о солидарности и единении граждан, 2% о гуманизме, нравственности и справедливости, 1% о культуре и цивилизованности. Кроме того, 5% ответивших считают, что гражданское общество просто объединяет людей-граждан своей страны.
В то же время современное понимание гражданского общества неотделимо от понятия «третий сектор», который предполагает самодеятельность общественных и некоммерческих организаций (НКО) направленную на решение проблем населения помимо государства. Кстати, наименьшую осведомленность о таких организациях продемонстрировали в Приволжском Федеральном округе, где 32% услышали о таких организациях впервые, а 60% ничего не знают о работе НКО в своем регионе. Примерно 40% граждан убеждены, что для них польза от НКО не слишком велика, 20% считает, что ее нет совсем, а 18% - что она небольшая. Четверть граждан России считает, что гражданское общество – это нечто, тесно связанное с государством. Казалось бы, необходимо просветить людей относительно сущности гражданского общества и задача будет во многом решена.
Однако, понятие «гражданское общество» используется в российском политическом дискурсе главным образом как идеологема. Массам как бы постоянно предлагается решение промежуточных квазизадач на пути к «зияющим высотам» демократии. Ссылки на Запад здесь неуместны. Традиционно западное понимание гражданского общества выглядело бы не слишком привлекательным для большинства граждан сегодняшней России, так как они бы просто не попадали в число полноправных членов гражданского общества и субъектов демократии.
Т. Гоббс, еще в ХVII веке утверждал, что война всех против всех – естественное состояние общества. Только в условиях гражданского общества эта война становиться конкуренцией и протекает более цивилизовано и по правилам. Индивиды же согласно протестантской доктрине делятся на избранных богом для спасения и отверженных. Отличить их можно по степени успешности в экономической деятельности. Понятно, что в народ и, следовательно, в гражданское общество должны включаться только избранные и отмеченные успехом. Гражданское общество по западным понятиям – это объединение успешных граждан против неудачников-бедняков. С. Кара Мурза даже говорит в этой связи о своеобразном расизме западного гражданского общества. Действительно, данную терминологию использовал премьер-министр Англии Б. Дизраэли, который говорил в конце ХIХ века о «расе богатых» и о «расе бедных». Подробности становления западного гражданского общества хорошо описаны и у М. Вебера. Не получается ли, что исторически гражданское общество – это форма конфронтации имущих граждан с неимущими? Ведь собственность предстает критически значимым критерием принадлежности к «гражданам». В современном типичном западном обществе считается, что примерно 2/3 населения принадлежат к имущим, средним слоям, а 1/3 принадлежит к бедным, которых как бы не включают в гражданское общество, хотя на словах эта часть общества также провозглашается равными среди равных.
В современном российском обществе к богатым и средним может быть отнесено в лучшем случае 30-35%%, а около 65%-70% в той или иной степени должны быть отнесены по западным меркам к бедным. Что же за новый вид гражданского общества (общество 1/3!?) у нас тогда должен возникнуть? Сторонники «народного капитализма» уповают на создание массового слоя собственников на базе широкого владения акциями предприятий и передачи значительного количества предприятий в коллективную собственность работников. Это, по их мнению, позволит создать гражданское общество и истинную демократию. Социал-демократы акцентируют в данном контексте вопросы достойной оплаты наемного труда. Националы все надежды на демократию публично связывают с институционализацией организаций этнонационального толка. Таким образом, налицо возможность множественности интерпретаций одного и того же понятия, с одной стороны, а с другой, как уже отмечалось выше, понятие «гражданское общество» обладает объяснительной, оценочной, ориентирующей и программирующей функциями. Эти признаки позволяют отнести понятия «гражданское общество и «демократия» к идеологемам.
Вполне резонно может возникнуть вопрос. Так неужели же в данных понятиях не существует ничего практически значимого для российской действительности? Неужели буквальное использование этих понятий ведет только к гонке за миражами? На мой взгляд, идеологема «демократии» в современных российских условиях не должна всерьез использоваться для обоснования построения очередных схем «народовластия» и «выборности властей», гораздо большей функциональностью обладает поиск форм институционализации ответственности власти перед обществом*. Если сегодня это нравиться называть демократией пусть будет так. Использование идеологемы «гражданского общества» более функционально для нашей страны в контексте развития так называемого «третьего сектора». Именно этот процесс имеет смысл называть становлением «гражданского общества», если сегодня в России политики и обществоведы так любят это словосочетание.

1. На мой взгляд, в их роли и выступают идеологемы, которые свободно могут переходить из одной идеологии в другую просто меняя акценты своего истолкования.
2. Все статистические данные см. Поговорим о гражданском обществе – М: Институт Фонда «Общественное мнение», 200, сс.16 и 128.